Выставленная в Салоне 1808 года «Коронация» не получила единодушного одобрения. Пресса далеко не всегда была хвалебной, доказательством тому служат стишки «Арлекин в музее» пожелавшего остаться неизвестным поэта:
Героев, принцев и народ, Собравшихся под храма свод, Давид одним колером мажет. Но, их увидев, всякий скажет, Что краски правильно даны,- Пред богом люди все равны.
Денежные затруднения могут лишь объяснить, но вряд ли оправдать письмо, написанное Давидом г-ну де Флерие. К письму приложен проект, который следовало представить на одобрение императора. Письмо и проект настолько неубедительны и неумны, что Жюль Давид в своем труде, посвященном деду, уверяет, будто бы оба послания были написаны самим господином де Флерие. Как бы там ни было, но подпись на них Луи Давида. Эти два документа ставили вопрос о установлении диктатуры в области изящных искусств во Франции. Иначе говоря, Давид мечтал о присвоении ему функций Лебрена, наделенного огромными полномочиями во времена Людовика XIV. Бывший якобинец и цареубийца кончает свое прошение словами: «Остаюсь вашего величества покорным и верноподданнейшим слугой».
Наполеон, взбешенный этим сговором художников, немедленно же освобождает Флерие от занимаемой им должности. И даже спустя год еще не прощает этого Давиду и выражает свое недовольство, грубо отказываясь принять портрет, сделанный «первым живописцем императора», под предлогом, что «портрет чрезвычайно плох, полон недостатков» («Наполеон в императорском облачении»,- музей в Лилле). Только через два года в Салоне 1808 года император примиряется со своим первым живописцем и награждает его золотым орденом Почетного легиона.
Не стоит останавливаться на картине, сходной с «Коронацией»,- на «Раздаче знамен» (Версальский музей). Император заставляет писать, счищать, переделывать картину, словно это была бы плохо оштукатуренная стена какой-нибудь казармы. Крылатая победа витает в небесах, маршалы, подняв головы, любуются ею, Жозефина, сидя рядом с Наполеоном, улыбается, — таков первый вариант картины. Но император, не любивший аллегорий, приказывает снять крылатого гения, в дальнейшем, после развода, велено стереть и Жозефину. Таким образом получилось, что его величество раздает знамена, сидя рядом с пустым креслом, меж тем как маршалы смотрят на пустое небо. За это скучное полотно было уплачено пятьдесят две тысячи франков, вместо обещанных ста тысяч, и снова только после бесконечной переписки. Зато художника щедро осыпают почестями и знаками отличия. Его звание офицера Почетного легиона становится наследственным. Он получает право на ливрею и герб. И какой это был герб! Палитра, на которой изображены руки отца Горациев, высоко поднявшие мечи сыновей, внизу орден Почетного легиона, а сверху головной убор, украшенный перьями и эгретом, достойным индусского принца на масленичной неделе.
Государство платит так скудно, что Давиду приходится, как и до революции, принимать частные заказы. В 1809 году князь Юсупов, бывший проездом в Париже, заказывает ему большую картину «Сафо, Фаон и амур» (Эрмитаж, Ленинград). Князь просит живописца обратиться своим творческим воображением к произведениям Анакреона,а он желает, чтобы картина была написана в светлых тонах, чтобы она ласкала глаз. Это произведение Давида во многом походит на «Любовные утехи Париса и Елены», картину, исполненную когда-то для графа д’Артуа, предъявлявшего те же требования. Только то, что придает в «Парисе и Елене» республиканскую строгость (фригийский колпак, композиция под прямым углом, неподвижность и т. п.), заменено в «Сафо» жалким и приторным жеманством, какими-то, если можно так выразиться, старческими эротически-светскими деталями. Яркий пример классовой живописи,- рабское следование вкусам заказчика. «Сафо» достойна того, чтобы услаждать досуги князя Юсупова, как он того желал.