Приглашенный Нантским муниципалитетом для написания портрета мэра г. Нанта «Гражданина Кервеган», Давид пишет также портрет «Гражданина Меллине» (копия в Нантском музее), но что безусловно превышает все сделанное им в области живописи 1790 года — это «Клятва в зале для игры в мяч» (по заказу Национального Собрания). Увековечивая это историческое событие, Давид впервые столкнулся с реальной действительностью. При написании этой картины невозможно было следовать античным приемам. Здесь речь идет не о передаче события, отдаленного от современности тысячелетиями, а об изображении сцены, имевшей место лишь год тому назад. Трудная задача! Необходимо сделать картину правдоподобной, исторически верной, устранив всякий вымысел, гармонически цельной, необходимо, чтобы современники сумели узнать в персонажах хорошо известных им политических деятелей. Давиду удалось преодолеть все эти трудности и создать настоящее произведение искусства; он проявил огромное мастерство, быть может, большее, чем впоследствии в «Коронации», где глаз ласкала игра красок, богатство материалов, все, что пленяет зрителя и облегчает задачу живописца.
В «Клятве в зале для игры в мяч» нет ничего яркого, одежды представителей третьего сословия темны и просты, место, где происходило это историческое событие, сурово, — все это не способствует игре воображения, но Давид сумел придать этой сцене- показу коллективного энтузиазма, осознания в едином порыве единой общей цели — необычайную яркость. Пользуясь тем, что в момент принесения клятвы разразилась сильная гроза, что молния ударила в Королевскую часовню, Давид представил высокие окна залы широко раскрытыми: ворвавшийся ветер вздувает занавесы, как паруса на корабле; вспышка молнии освещает грозовое небо и создает нужный фон. Современники обвинили Давида в романтизме. Но нет, это только историческая правда. Объективную правду, которую великий живописец искал в античных сюжетах, перенес он с той же точностью и в современную ему действительность. Эти руки, простертые к Бальи, читающему клятву, сосредоточивают внимание на центре композиции, на листе, на котором начертано обещание, данное народу. Необычайным волнением, великим энтузиазмом охвачены все присутствующие. В этой картине нет места «спокойной красоте» Винкельмана. Красота здесь достигается средствами, противоположными тем, которые были провозглашены немецким искусствоведом. В «Клятве» нет ничего статического. Напротив, здесь чувствуется динамизм, порожденный волнением людской толпы, которая воодушевлена мощью коллективной воли. Все же суровая дисциплина античных композиций во многом послужила Давиду. Она проявляется в этих поднятых у всех руках, усиливающих впечатление. Давид показал «Клятвой в зале для игры в мяч», что картина может быть одновременно исторической и современной. Для него она по значимости равна «Горациям». Барер сообщает ему подробности этого события, в котором живописец лично не принимал участия. Когда-то, в бытность его в Италии, античный мир ожил для Давида благодаря Катрмеру де Кенси, теперь Барер информирует его, воодушевляет, рассказывает о каждом мгновении этого незабываемого часа.
Давид заполняет две толстые тетради набросками и этюдами. Верный своему методу, он рисует персонажи обнаженными, потом одевает их и группирует. Расположив персонажи, он начинает писать портреты депутатов. Трудно застать их, заставить позировать, но ничто не останавливает художника, ничто не обескураживает его, и в это же время он не оставляет борьбы за свое благополучие, за благополучие своих братьев.
Не стоит затруднять внимание читателя перечислением портретов, написанных Давидом в 1790 году для этой картины. Портрет Бальи (Лувр) — черновой эскиз, на котором натура, как живая,- дает точное представление об этой серии. Рисунок «Клятва в зале для игры в мяч», выставленный в салоне 1790 года, был воспроизведен и популяризирован гравюрами. Что же касается самой картины, то она должна была быть 10,68 метра длины и 7,35 метра высоты, но ее завершению помешали политические события, — измена Мирабо, двусмысленное поведение Бальи и других, наконец, реакция, директория и приход к власти Наполеона. Музей в Версале хранит рисунок таким, каким его оставил Давид. Некоторые персонажи только намечены, другие сделаны бистром и обнаруживают высокую технику живописца. Только головы Мирабо, Дюбуа-Крансе, отца Жерара, Барнава и руки у некоторых из них вполне выписаны. Общая схема, указанная Жюлем Давид, внуком живописца, подтверждает, что его дед закончил сорок восемь портретов для этой картины, когда ему пришлось ее оставить.
Работая над «Клятвой в зале для игры в мяч» (1790-1792 гг.), Давид пишет портреты, о которых мы говорили выше, и кроме того ежедневно присутствует на собраниях якобинского клуба, неутомимо защищая интересы и значение художников. Он интересуется театром и ставит пьесу Мари-Жозефа Шенье «Кай-Гракх», принимает живейшее участие в организации революционных празднеств. В то же время он с увлечением работает со своими учениками. Мастерская его полным полна. Он вносит в эти занятия столько пыла, что в этом отношении с ним не может сравняться ни один живописец. В свою неутомимую деятельность, разностороннюю и полезную он вкладывает все свои силы, удесятеренные политическими событиями, активным участником которых он является.
Член Конвента Мильо
