Мы уже говорили о том, что Давид не отослал «Похищение Сабинянок» в Салон, предпочитая выставить для обозрения картину у себя в мастерской. С помощью прессы он сумел привлечь внимание публики к «Сабинянкам». Все только и говорят о картине еще раньше, чем видят ее. Давид не побоялся прибегнуть к новшеству, впервые применяемому во Франции. Он стал взимать плату за вход в свою мастерскую. Добился он на это согласия фиска, установив известное отчисление с платы в пользу бедных. Давид выпустил к картине небольшую пояснительную брошюру, которая сама представляет меньший интерес, чем введение к ней, являющееся весьма любопытным документом с марксистской точки зрения. В введении Давид упоминает об аббате Бартельми, который в своем «Путешествии юного Анахарсиса» говорит о взимании платы за вход на частные выставки картин художника Зевксиса. Давид уверяет, что и Ван-Дейк в Англии, следуя примеру древних греков, поступал также и сильно на этом обогащался. Живописец Бенжамен Вест около 1790 года, согласно этой традиции, взимал с жителей Лондона плату за вход в свою мастерскую.
«Обычай этот, вполне справедливый, дает возможность художнику существовать самостоятельной поддерживать свою независимость собственными средствами, обычай почтенный, разрешающий художнику достойным образом извлекать пользу из своего труда».
Далее Давид в этом же введении задает следующий вопрос: почему взимать плату за право входа в мастерскую художника почитается неудобным, между тем как композиторы не стыдятся брать деньги за исполнение на концертах своих произведений, а драматурги получать постановочные сборы? И Давид недоумевает, почему то, что является достойным для одних, постыдно для других?
Он определенно утверждает, что художники теперь собственными средствами должны поддерживать свое существование; каждый прозорливый человек, а Давид был им бесспорно, должен был понять, что при изменившихся обстоятельствах художники могут рассчитывать только на себя.
Давид в этой брошюре выражает желание, чтобы и другие- . коллеги следовали его примеру, дающему возможность «талантам избежать бедности».
Скандал, порожденный этим новшеством, почти равен тому, который вызвали обнаженные тела на картине. Резкая критика, оскорбления, памфлеты сыплются градом на Давида. Обложка на журнале «Обозрение Салона X года» украшена безвкусной виньеткой, изображающей голую женщину с ослиными ушами, которая пишет картину. Рядом с ней обезьяна пишет другую. В глубине мастерской дверь и окошечко, над которым красуется плакат: «Картина Сабинянки. Вход 1 франк 50».
Несмотря на такой прием, все же опыт нужно признать удавшимся,- выставка принесла Давиду 72 000 ливров, тут же использованных художником на покупку чудесной фермы в Озуеле-Вужи в департаменте Сены и Марны.
В этом проявился идеал его класса -«оставить детям больше,. . чем получено от родителей». Бороться одному за себя! Вновь . возрождается и торжествует индивидуализм.
Успех Давида побудил и других художников последовать его примеру, только с некоторыми изменениями.
Жерар, Жироде, Герен и Серангели вступили в соглашение с знаменитым банкиром Перрего и открыли подписку на пятьсот акций по сорок восемь ливров каждая. Сумма эта в двадцать четыре тысячи ливров должна была быть распределена между четырьмя живописцами. Последние обязывались организовать выставку с платным входом. Каждый живописец должен был выставить какое-нибудь значительное произведение. Герен, например, обещал для выставки своего «Федра и Ипполита» (Луврский музей). Сумму, полученную от входной платы, предполагалось распределить между всеми акционерами. Четыре выставленные полотна собственность акционеров должны были быть разыграны между ними. Эта выставка не состоялась.
Другое объединение художников, покровительствуемое банкиром Сеген, тоже пытается организовать выставку, но тоже безуспешно. Обесценение ассигнатов является одной из основных причин провала частной инициативы.
Нуждаемость художников доходит до крайних пределов. Директория вотирует кредит в сто тысяч ливров для вознаграждения тех, кто выставлял в Салонах VII и VIII годов. К несчастью, однако, правительство позабыло распределить эту сумму. Давид больше не имел права голоса в таких вопросах; никто не думал теперь о художниках и их нуждах.
Академия вновь появляется на сцену, но под другой личиной и под другим названием. Давида приглашают в члены этой новой организации; он послушно приносит всю значимость своего имени, своей личности и таланта учреждению, разрушению которого он так решительно и смело способствовал несколько лет тому назад.
Если Давид того времени и достоин многих упреков, то все же необходимо упомянуть о смелом поступке, совершенном им в 1798 году.
