Спустя два месяца «действительные члены», собравшись на заседание, заметили грозящую им опасность и признали эту докладную записку не подлежащей рассмотрению, ввиду неправомочности ее составителей, а потому и не требующей никакого ответа. Кроме того, тем же постановлением диссидентам запрещалось собираться в Лувре, так как «в обществе могут подумать, что среди членов Академии существуют разногласия, которых на самом деле нет».
Господа эти предпочитали стирать свое грязное белье в тесном кругу. Диссиденты, лишенные возможности собираться в Лувре, встречаются теперь у Давида, ставшего их главой. Он немедленно приглашает и «причисленных» присоединиться к ним на равных началах. Давид знает, чего можно ждать от «причисленных», он знает, что они, к тому же весьма польщенные обращением к ним, станут помощниками боеспособными и ценными.
Вьен, чрезвычайно встревоженный тем, что он не без основания называет «революцией», испрашивает совета у мсье Анживилье, ведущего Управлением изящными искусствами. Но тот, выбитый событиями из колеи, отвечает, что: «не может и не хочет, ввиду создавшегося напряженного положения, брать на себя ответственность».
Такой отказ Анживилье от активного вмешательства ободряет Давида, и он решает действовать.
4 февраля 1790 года Давид приносит присягу в якобинском клубе. Уверенный теперь в поддержке якобинцев, он вместе со своими товарищами является 25 февраля 1790 года в Собрание Представителей Коммуны города Парижа и зачитывает там докладную записку, представляющую большой интерес:
«Жители нашего большого города понимают всю прелесть искусства, а также значимость его для торговли, промышленности и всех производительных сил Франции. Поэтому интересы художников являются интересами всего общества и, несомненно, не могут быть оставлены без внимания представителями первой из коммун.
Режим, установленный Королевской Академией, постыден, унизителен, способен обескуражить талантливых людей и полностью противоречит декретам о равенстве и свободе, которые Национальным Собранием и милостью короля внесены сейчас во французскую конституцию».
Следует длинный перечень жалоб. Художники со всей определенностью подчеркивают, что они прекрасно сознают свою полезность, категорически заявляют о своем праве на существование, о желании участвовать на братских началах в общественной и политической жизни своей родины. Нужно отметить, что в этой пространной докладной записке ни единым словом не упоминается об «идеале прекрасного». Подписавшие эту записку художники прекрасно понимают, что этот принцип не может стать лозунгом, что он не созвучен с насущными нуждами того времени. Художники выражают свою непреклонную волю покинуть башню из слоновой кости, вступить в общение с внешним миром, принять участие в современных им событиях, в великой борьбе и, как Горации, «жить или умереть за свободу».
После многократных обращений к академикам, оставшимся еще правоверными, диссиденты, ничего не добившись от своих официальных представителей, решают искать защиту непосредственно у Национального Собрания, но делают это несколько наивно: они хотят показать свою лояльность, свою пригодность к выполнению заданий, поставленных представителями народа, и свое бескорыстие.
Национальное Собрание в заседании от 20 июня 1790 года постановило разрушить конную статую Людовика XIV на площади Победы. Диссиденты предлагают безвозмездно свои услуги по снятию статуи и замене ее цоколем, на котором должен быть высечен декрет Национального Собрания. Этим шагом группа Давида добивается в известной степени своей легализации Национальным Собранием. Лепелтье де Сен-Фаржо подтверждает это в своем ответе:
«Представители нации рады приветствовать представителей изящных искусств. Свобода дает новое оружие искусствам, а искусства, в свою очередь, вдохновляют дух свободы».
Если полезность искусства для промышленности, торговли, для преуспевания Франции не возбуждала никаких сомнений, то теперь Национальное Собрание устами Лепелтье официально заявило, что искусство служит еще делу революции.
Дампьер раненный под Валансьеном
