В первом же заседании Конвент свергает монархию. Республика фактически провозглашена жирондистами и монтаньярами — представителями совершенно различных политических воззрений. Жирондисты, образованные буржуа, по большей части провинциалы, вовсе не стремятся к уничтожению прежней социальной иерархии. Представители крупной буржуазии, они хотят прежде всего оградить свое достояние, взять в свои руки управление страной и задушить все, что может поставить преграды господству богатых. В народе они видят только массу, ни к чему неспособную и невежественную, тогда как монтаньяры — представители мелкой буржуазии — совсем иначе относятся к народу. Не следует при этом забывать, что из 749 депутатов только двое были рабочими: Ноель Пуант-оружейник, депутат от департамента Роны, и Армонвиль — чесальщик шерсти, избранный от департамента Марны. Все остальные члены Конвента принадлежали к третьему сословию.
Монтаньяры готовы, если этого потребуют обстоятельства, пойти на ограничения права собственности, но к «аграрному закону» они относятся, как к утопии. Бабеф и Ланж не заседали в Конвенте. Сам же Робеспьер считает «аграрный закон» «нелепым пугалом, которое люди извращенные предлагают дуракам».
Монтаньяры никогда не предполагали уничтожить частную собственность, а лишь ее ограничить. Более реальные политики, чем жирондисты, они не только в красноречии ищут избавления от тяжелого кризиса, переживаемого страной. Все они согласны с Маратом, который уже в июле 1792 года возглашал: «Прежде, чем думать о свободе, нужно подумать о насущном хлебе».
Монтаньяры-люди скромного достатка -прекрасно понимают, что такое «хлеб насущный». Давид — активный участник рев люционной борьбы в течение более двух лет — полностью осознал значение этого лозунга. Борьба за свои личные интересы? Конечно, но также и борьба за интересы «своего клана», — он ведь прекрасно понимает, что один он бессилен. Он знает, что в тот день, когда людей его профессии лишат средств к существованию, — его искусство, его собственная жизнь будут сражены тем же ударом.
Естественно, что место Давида — среди монтаньяров, интересы которых всего ближе интересам художников.
Нельзя упустить из вида, что и во время революции сохранилось глубокое различие во взглядах на работников умственного и физического труда. Предубеждение это прочно вкоренилось в сознание людей и так же сильно довлело над обществом, как и те времена, когда богатому и элегантному Рубенсу было отказано в официальном звании посланника, функции которого он фактически исполнял, только потому, что он «работает руками».
18 октября 1792 года Давид назначается членом Комиссии искусств и Комиссии народного образования. В первом же своем выступлении с трибуны он предлагает поставить два памятника героическим защитникам Лилля и Тионвиля, победоносно отбросившим австрийцев. Давид просит, чтобы остатки пяти разрушенных в Париже статуй королей были употреблены на украшение этих памятников: «чтобы самые далекие потомки знали, что для первых двух памятников, воздвигнутых новой Республикой, было использовано великолепие пяти последних тиранов».
Вот где найдут применение своему труду скульпторы!
Затем со свойственным ему умом и ясностью мысли Давид вносит предложение о реконструкции, в соответствии с требованиями времени, Лилля и Тионвиля и предлагает замечательный план реконструкции этих городов.
Вот где найдут применение своему труду архитекторы!
В течение уже ряда месяцев жирондисты с помощью ловких политических маневров оттягивали предание суду Людовика XVI. Неожиданное открытие в Тюильри железного шкафа и ознакомление с находящимися там документами делает невозможным дальнейшую проволочку. Процесс «Людовика последнего» должен состояться. Не будем останавливаться на этом процессе, и без того известном нашим читателям. Укажем только, что после разбора дела решение было принято поименным голосованием и что каждый депутат должен был подробно изложить свои мотивы и принять на себя ответственность за свое решение. Давид голосует за смерть Людовика, отвергая смягчающие обстоятельства. Его голосование должно было (и он это знал) привести к серьезным семейным раздорам. Шарлотта-Маргерита Пекуль его супруга, воспитанная в благоговейном почитании монарха своим отцом, нажившим все состояние на королевской службе, никак не могла примириться с тем, что ее муж сделался врагом короля, когда же Давид стал «цареубийцей», она воспылала таким негодованием, что тотчас же уехала к отцу с двумя дочерьми, оставив на попечение мужа двух сыновей. В 1793 году чета Давид официально развелась.
Автопортрет
