Давид старательно копирует барельефы Троянской колонны, и создается впечатление, что он совсем позабыл болонцев, еще недавно столь им любимых. Один только Пуссен еще способен волновать его.
Вьен поддерживает в этих исканиях молодого художника и знакомит его с восковыми красками. Техника этой работы, основательно изученная Вьеном, была применена им при написании «Венеры», заказанной в 1754 году. Вокруг этой картины поднялся большой шум в Салоне.
Давид старается, следуя указаниям Вьена и примерам античных живописцев, совершенно изменить свою манеру писать и насколько возможно приблизиться к живописи воском. Пишет он лессировками, предпочитает тусклые тона -серые, телесные и коричнево-бурые. Рисунок строго вычерчен и точен. Каждая деталь играет большую роль. Его «Фриз в античном стиле», посланный в Салон в 1783году, мог бы быть принят за рабское подражаниекакому-нибудь античному фризу: гладиаторы, Минерва в каске, голые герои, лавровые венки. Римская критика дала высокую оценку этому полотну, утверждая, что даже «греки и римляне полностью бы его одобрили». Подражание чужому творчеству одно время является характерным для Давида. Он послушно подчиняет свое вдохновение античным образцам даже в самых мельчайших деталях.
Можно ли сказать, что итальянцы видят в раскопках «приманку для туристов» и что эти самые «туристы», вернувшись к себе на родину, берутся за доходнейшую торговлю предметами античного искусства, обосновывая эту упрощенную и поверхностную теорию на словах Гете, написанных им в 1778 году: «Теперь очень высоко ценятся этрусские вазы. Нет ни одного путешественника, который не захотел бы их приобрести».
Если в теориях физиократов и экономистов без труда можно найти причины преобладания пасторальных мотивов во французском искусстве середины XVIII века, то неизмеримо сложнее указать экономическое обоснование неоклассицизма Луи Давида и его школы. Все же мы увидим, что экономика сыграла не маловажную роль в возвращении к античности.
Поиски причин и следствий переворота в искусстве, происшедшего благодаря геркуланумским и помпейским раскопкам где бы то ни было, кроме Франции, завели бы нас слишком далеко от предмета нашего повествования, и поэтому мы ограничимся только Францией.
Давид находит во вновь ожившем античном мире орудие, которым он пользуется, чтобы круто изменить свое творчество и сделать его созвучным стремлениям и потребностям своего времени и своего класса.
Благодаря раскопкам античный мир не представляется людям 1780 года чем-то далеким, абстрактным и книжным. Он воскрешен, стал доступен для обозрения и осязания. Великие люди, герои древности являются воображению, даже наименее богатому, не мистическими, как прежде, персонажами, а живыми людьми. Возникает возможность посетить дома, где жили эти люди древности, видеть сосуды, в которых готовилась их пища, чаши, из которых они пили, светильники, которыми освещали свои жилища; их жизнь в представлении людей 1780 года становится понятной и обыденной. Они сходят с Олимпа, куда их поместили рядом с богами. Роспись так называемых «этрусских ваз» изображает их повседневные занятия, игры, войны, празднества, примеры республиканской доблести, гражданских добродетелей, героизма и мужества, на которые все чаще ссылаются во Франции с приближением революции. Античные герои возбуждают сочувствие по мере того, как знакомятся с ними, они становятся близкими, почти родственными тем людям, которые также собираются стать достойными подражания.
Античный мир воспринимался различно в зависимости от того- изучался ли он аристократией или буржуазией.
В XVII веке античный Рим представлялся олицетворением богатства, аристократизма и добродетели. Достаточно вспомнить изображающие античные маскарады плафоны Лебрена в Версале.
В XVIII веке буржуазия, гораздо более образованная, чем дворянство, имеет более точное представление о действительной жизни древних. Она наделяет Рим чертами, свойственными буржуазному обществу, и принимает его за образец, которому надлежит следовать.
В течение десятилетий сорбоннские ученые преследуют героев античного мира и желают очистить от них литературу. Герои древности, согласно их утверждению, являются «врагами короля и церкви». Эти ученые действительно не ошибались. Французская буржуазия создает свою идеологию, беря в пример республиканских героев, и черпает свою моральную силу в рассказах об античном мире. Она стремится подражать спартанцам, римлянам и афинянам.
Для высших слоев общества неоклассицизм имеет только значение преходящей моды. Аристократы, приглашенные мадам Виже-Лебрен на знаменитый «греческий ужин», устроенный в их честь в 1788 году, видели в своих античных костюмах только забаву. «Черная похлебка», поданная к столу на этом празднике, не имела для них ни смысла, ни значения. Эта нарочитая простота не оказывала никакого влияния на этих представителей привилегированных классов, но буржуазия, не посещавшая мастерской даровитой художницы, черпала в воспоминаниях о подвигах древних и свой энтузиазм, и свою жизненную силу.
Парис и Елена
