Эпидемия подделок, с небывалой до сих пор силой охватившая мир, показывает, в какой ужасающей, поистине гнилостной атмосфере протекает современная музейная и художественная жизнь в Европе.
Еще чудовищнее она в Америке, где мне однажды случилось видеть целое собрание, на три четверти состоящее из подделок. Это было известное собрание дирижера Странцкого, о замечательных картинах которого я много слышал и которые давно хотел посмотреть, зная, что среди них должно быть чуть не десять или пятнадцать «Ренуаров».
В один прекрасный день в нью-йоркских газетах появилось известие, что собрание Странцкого будет продано с аукциона, до которого оно будет выставлено для обозрения в галерее одного торговца картинами.
Не имея возможности раньше попасть к Странцкому, никого к себе не пускавшему, я с несколькими друзьями, русскими художниками, помнится, Сомовым, Виноградовым и еще кем-то, полетел в эту галерею. Восторгам моих товарищей не было конца, я же был смущен просто качеством большинства этих вещей и тем, что они так мало имели общего со всеми, мне до сих пор известными «Ренуарами», «Мане», «Моне» и даже «Милле».
У меня закралось сомнение, и на вопросы о моем впечатлении я просил дать мне осмотреться и собраться с мыслями. Я был ошеломлен, но раз сомнение появилось, раз спал гипноз, разобраться было легче.
Подробно рассмотрев с этой новой точки зрения все холсты, я скоро выделил среди них несколько подлинных «Моне», «Писсарро» и еще кое кого, отметил несколько подозрительных холстов и нашел безусловно поддельные. Их оказалось больше всего. Но этот тип подделок, впервые мною встреченный, заслуживает быть особо отмеченным. Он до того тонок, так неожиданно остроумен, что юрист, пожалуй, и не найдет в такой подделке и ее сбыте элементов обмана.
Прежде всего, большая часть вещей вовсе не изготовлялась их авторами в качестве намеренных подделок. Это просто портреты и пейзажи, писанные в дни юности Ренуара и Мане другими художниками, не ставшими знаменитостями подобно им и, вероятно, давно исчезнувшими с лица земли.
Но плох художник, сам себе создающий пугало в образе фотографии и трясущийся перед выдуманным кошмаром.
Так или иначе, фотографобоязнь — все еще не изжитая болезнь новейшего искусства, и принесенные некогда ей в жертву строгий рисунок и ясная форма продолжают оставаться в загоне, ожидая дня своего восстановления в правах. Пока же своеобразная «болезнь левизны» свирепствует в искусстве Германии и в кругах, это искусство направляющих и потребляющих.
В атмосфере, насыщенной ажиотажем, в среде, где искусство только ширма, прикрывающая иную деятельность, только маска, скрывающая действительное лицо, должно было возникнуть явление, естественно и логически отсюда вытекающее.
Если так высоко расцениваются произведения великих старых и новых мастеров, если один вновь найденный «Рембрандт» приносит его владельцу целое состояние, то почему бы не попытаться искусственно увеличить число этих находок путем подделок.
Подделки давнее зло художественного рынка, но никогда еще они не превращались в такой бич человечества, каким стали в наше время, ибо никогда соблазн подделывать не был столь велик, как при современных головокружительных рыночных ценах. Естественно поэтому, что искусство подделывания художественных произведений расцвело сейчас особенно пышно, стремительно догоняя, а временами и перегоняя, науку распознавания их. Создается нечто, напоминающее известное в военном деле соревнование в изобретении средств разрушения и в придумывании средств защиты от последних.
Нет музея, в котором не было бы подделок или в лучшем случае ошибочных определений. Вся работа современного передового музея состоит главным образом в исправлении и уточнении этих определений и отделении подделок от подлинников. Бывает, что вещь, приписываемая, скажем, мастеру XVI века, на самом деле исполнена в наше время. Это самый грубый вид подделки, встречающийся, конечно, не так часто, но все же попадающийся не только в частных собраниях или небольших музеях, но и в мировых хранилищах искусства.
