Америка переживала «ревущие- двадцатые», Париж стал мировым центром моды. Германия в 1920-е страдала oт гиперинфляции и выплаты огромных репараций по Версальскому договору 1919 г. Следствием экономических проблем стала нехватка жилья, что подвигло на организацию тематической выставки «Жилище» (Die Wohnung).
Так получилось, что в это время Штутгарт выделил 1,5 миллиона рейхсмарок на социальное строительство, Вургомистр города Карл Лаугеишлегер, узнав, что Немецкий Веркбунд планирует устраивать в его городе выставку, разрешил архитекторам Веркбунда спроектировать сорок квартир или домов в рамках городской программы строительства сотни единиц социального жилья.
Выставка «Жилище» в Вайсенхофе посвящалась в первую очередь строительству, но на ней были представлены и другие новейшие образцы промышленного дизайна. Например, у концерна ЛЕС в главном навильоне был свой стенд, где демонстрировались различные электроприборы.
Достойны внимания были и интерьеры модельного жилища, поскольку они представляли собой идею «современного образа жизни». В частности, комплекты мебели с каркасом из стальных трубок представили Мис ван дер Роэ, Марсель Брейер, Март Стам и Ле Корбюзье. Фотографии инсталляций жилых комнат широко публиковались в журналах по дизайну, что привело к широкому признанию модернизма как в Германии, так и за рубежом.
Плотно заставленные, но хорошо освещенные, эти бескомпромиссно модернистские интерьеры отражали характерное для того времени повышенное внимание к здоровью и гигиене и демонстрировали растущий интернационализм модернизма. Предыдущая выставка Веркбуида «Форма без орнамента», состоявшаяся в 1924 г., была посвящена дизайну функциональных предметов, лишенных малейшей излишней декоративности.
Выставка «Жилище» аналогичным образом сводила концепцию дома к тому, что Корбюзье назвал «машиной для жилья». Смелый новый мир модернизма в дизайне, представленный в Вайсенхофе, который проповедовал Немецкий Веркбунд, опирался на рационализм, но в своем идеологическом стремлении к универсализму модернисты часто забывали, что люди — не машины, и не могли осознать, что стерильная машинная эстетика эмоционально и духовно чужда человеку.
