Матисс-неоклассик находит в Малларме родную душу, подчеркивает его классичность, его ледяную прозрачность, весь этот странный и хрупкий мир застывшего кристалла. Арагон не без тонкости замечает, что Малларме Матисса — это Малларме «Поэтического искусства», а не «Костей, брошенных наудачу». Действительно, Матиссу совершенно не хочется показывать широту и разнообразие поэта — художник зачарован ритмом поэзии, столь совпадающим с ритмом его художественных устремлений 30-х годов. Так, скромный этюд, сделанный на Таити, в офорте преображается в образ Мечты: яхта со стройными парусами, готовая к отплытию,-это скорее символ «Приглашения к путешествию», чем безысходное отчаяние «Окон», для которых сделан этот офорт.
Рисунок заполняет всю страницу, не оставляя полей, и это делает лист еще светлее, потому что рисунок не концентрируется ближе к середине, как обычно, а располагается по всему листу». И дальше: «Я добился этого, проводя мои линии так, чтобы белая страница привлекала внимание читателя не меньше, чем самый текст». Таким образом, выбор техники и манера исполнения диктовались не прихотью художника, а глубоким проникновением в самый дух поэзии Малларме.
У Арагона есть любопытное рассуждение о том, как понимали образ женской фигуры, возникающей из облаков, парнасцы, символисты и Матисс. Запрокинутое лицо матиссовской женщины окружено «белокурым потоком незапятнанных волос», которые принимают форму мощных кучевых облаков, подхватывающих и выносящих вверх плывущее на них лицо. Это отражение отражения, отблеск облака. Картина мгновенная и в то же время навеки пригвожденная к белой плоскости листа.