Если бы эти две-три сотни картинок, стоивших тогда, вероятно, максимум 10-15 тысяч франков, были велением случая потеряны, то нашедший их сейчас сразу стал бы собственником состояния в 100 миллионов франков.
Тот же Воллар, несомненно, угадавший значение художников, картинами которых только и держалась его лавка в течение свыше четверти века, мог бы выдержать «товар» до лучших цен, не сбывая его вначале за сравнительные гроши.
Десять лет спустя, в 1905 году, я увидел неоконченный букет Мане в Берлине у Кассирера. Его цена была 40 тысяч марок. Совершенно очевидно, что такие фантастические превращения и сказочные обогащения не могли не повлиять на рост и характер коллекционерства в Германии. Кого же и собирать, как не французов.
Мне пришлось пересмотреть изрядное число частных собраний за мои поездки по Германии. Кто они, эти собиратели, что они собирают, из каких побуждений?
Все виденные мною собрания принадлежат исключительно богачам — банкирам, крупным промышленникам, реже представителям родовой аристократии. Большим знатокам? Страстным любителям? Нет. Расчетливым дельцам, собирающим, во-первых, потому, что это отличное помещение денег, приносящее больше любых бумаг (при соответствующем искусстве биржевого маневрирования, конечно), во-вторых, потому, что коллекционерство очень в моде, коллекционеры весьма на виду и вечное упоминание в прессе имени владельца знаменитого «Сезанна» или единственного «Ван Гога» чрезвычайно выгодно для его фирмы, и, в-третьих, потому, что вся обстановка, связанная с созданием коллекции мирового значения, представляет такие возможности утоления самого необузданного тщеславия, каких не много сыщется даже и в современной изощренной жизни финансовых сфер Европы и Америки.
Но как нельзя быть банкиром, если ничего не понимаешь в финансовых комбинациях, так нельзя быть и крупным коллекционером, если совсем не разбираешься в искусстве. Путь коллекционера обычно один. Вначале он постоянно попадает впросак: то его надувают, то он сам делает промахи; чаще всего ему сбывают свои картины его приятели, тоже собиратели, но уже несколько понаторевшие в своем деле.
