В Германии после Гольбейна так не писал никто, не пишет никто и после Лейбля.
О его чисто живописном размахе особенно яркое представление дает картина 1872 года «Общество за столом», того же кельнского музея, сумевшего сосредоточить у себя столько произведений своего земляка (Лейбль родом из Кельна), сколько не удалось собрать ни одному другому музею. Это большой холст с фигурами в натуру, но последние трактованы так, словно это наскоро набросанный этюд, где намечены лишь основные и главные отношения светотени и красок.
Несмотря на то, что отдельные детали картины — одежда, руки и даже частью головы — только проложены смелыми мазками, картина вполне закончена, и сам автор не считал нужным что-либо в ней еще трогать. И это картина, конечно, не германской, а французской художественной культуры.
Лейбль писал обычно с одного взмаха, почти не возвращаясь к раз уже прописанным местам, отчего они так неизменно свежи. Но однажды, охваченный восторгом перед совершенством техники старых немецких мастеров, он пробует свои силы и в этом, казалось бы, чуждом ему роде. Он начал картину, которую писал в течение трех лет, изменив на этот раз своему обыкновению. То была известная картина «Три женщины в церкви», находящаяся теперь в Гамбургской картинной галерее. Она написана так детально и тонко, что на молитвеннике одной из женщин можно прочесть целую страницу молитвы. Задача, поставленная себе художником в данной вещи, заключалась в том, чтобы при технике миниатюры не засушить картины. И он сумел сохранить общее впечатление монументальности, производимое этими тремя застывшими фигурами, несмотря на всю дробность письма.
Но если Германия в XIX веке дала таких мастеров, как Маре и Лейбль, то вправе ли она упорно копаться в своем «чувстве меньшей значимости». Правда, ни Маре, ни Лейбль тем более, не только не могут быть признаны художниками типично немецкими, а, наоборот, они были явными исключениями в Германии, являясь, скорее, представителями французской художественной культуры. Самое превознесение этих мастеров именно в последнюю четверть прошлого века, после длительного периода непризнания, есть уже знак глубокого перелома в психологии германских музейных и искусствоведческих кругов.
