Особенно ясным становится это, когда с возвеличением Лейбля сопоставишь извлечение из забвения двух его друзей и учеников — Шуха и Трюбнера. Оба они принадлежат к кругу Лейбля, обоих — того же французского художественного типа, и оба «открыты» одновременно с Лейблем.

Карл Шух, родом из Вены, писал главным образом ы, но писал их так, как в Германии никто не писал. Недаром он свыше десяти лет (1882-1894) провел в Париже, где внимательно изучал Курбе, Мане и Сезанна. Лучшие его картины, как, например, «Яблоки» мюнхенской Новой пинакотеки, мало уступают некоторым вещам Мане и Сезанна, оставаясь в то же время совершенно самостоятельными, без тени подражания и заимствования. Скорее, это Франция, воспринятая через призму Лейбля, наложившего печать на шуховскую фактуру.

Еще больше лежит та же печать на ранней живописи Вильгельма Трюбнера. Его очаровательная картина «В студии» (1872) мюнхенской Новой пинакотеки одновременно могла бы принадлежать Стевенсу и Лейблю. Вещи это первой, «черной», манеры Трюбнера — лучшие в Берлине и Гамбурге, в том числе «Портрет Шуха» в рост. В берлинской Национальной галерее эти произведения — подлинная гордость Германии, тогда как картины позднейшей, тоже французской, но «светлой», манеры, отвечающей изменившимся французам, слабее. Особенно это относится к серии больших конных ов на воздухе с неприятно зелеными пейзажными фонами.

Сейчас и Шух и Трюбнер желаннейшие мастера немецких музеев, так как и они, подобно Лейблю, полу французы.

Лейбль прекрасно сознавал свое непререкаемое превосходство над не в меру захваленными мюнхенскими ами-аристократами его времени. Однажды, когда горечь непризнания стала ему особенно невыносимой, он написал своей матери: «Как хорошо, мама, что есть еще на свете Франция». Ибо только в Париже он ощущал биение подлинной художественной жизни, только Франция и французы оценили его, загнанного равнодушием, завистью и ненавистью сотоварищей в глухую баварскую деревушку Айблинг, где он в течение доброй половины жизни вел полу крестьянскую жизнь.