Памфлет Уайльда, как все, что он писал, окрашен крайним индивидуализмом его эпохи, но крупицы истины в нем есть.
Не все, конечно, уходит бесповоротно и без остатка. Остались и голландцы, и импрессионисты, и Ван Гог, как останутся и многие, многие грядущие Ван Гоги. Останется то, что сильно, даровито и убедительно. Отмирает все слабое, малоталантливое, эпигонское.
В жизни германских музеев, как и у нас, все бурлит и кипит. Даже смирная германская революция привела в непрерывное движение музеи, и без того не отличавшиеся до войны спячкой и не отмеченные застоем. В музейном деле Германия всегда была впереди других стран, но тот, кто знал ее музеи до войны, не узнает их сейчас.
Нигде, кроме Германии, не могло возникнуть и той сложной научной дисциплины, которая разрабатывает теорию и практику музейного строительства и зовется музееведением. Нигде в мире нет столько музееведов, разрабатывающих различные вопросы музейной экспозиции, консервации и т. д. Несмотря на свое недавнее происхождение, эта наука уже сейчас насчитывает ряд положений, признаваемых незыблемыми и из года в год все более подкрепляемых. По крайней мере, музейные работники готовы лечь костьми за музееведение.
Лично я того мнения, что как в искусстве пока нет ничего незыблемого, так, тем более, нет его и в науке о музеях. Побеждает каждый раз учет тех или других социальных условий данной эпохи и удачная выдумка, энергия и талант устроителя. По книжкам так же нельзя выучиться строить музей, как играть на скрипке или писать картины. Все диктуется экономикой, материалом, зданием, обстановкой. В музее, в конце концов, должны командовать коллекции и посетители музея, а не музееведы, будь они хоть семи пядей во лбу.
Все эти мысли блестяще подтверждаются на новейших германских музейных образованиях, частью уже законченных, частью лишь формирующихся и нащупываемых.
