Сенсационным успехом пользуется сейчас художник Шульце, ученик петербургской Академии художеств, малоталантливый пейзажист типа Крыжицкого. Фотографичность последнего у него соединяется с очень яркими, почти анилиновыми красками, словом — настоящий рыночный товар, типичный для рубежа XIX и XX столетий, но сдобренный приторной красочностью.
Этот правый художник имеет фантастический успех, едва ли не больший, чем все левые. Что это-знак грядущей смены новой пейзажной поэзии или случайность?
На тему о завтрашнем дне мне не раз приходилось говорить с художниками самых разнообразных оттенков, а также с рядом маршанов. Эти беседы открыли мне глаза на многое, что раньше было непонятным. Особенно памятна мне беседа с одним дельцом большого калибра, давно уже подающим художникам два пальца и имеющим в Париже дела. Когда путем всяких наведений и доводов я заставил его признать, что будущее не за нынешним искусством и что ближайшая смена приведет нас к каким-то проблемам, близким творчеству Гольбейна, Вермеера Дельфтского и Энгра, он сказал со всей решительностью, к которой обязывает достоинство человека, нажившего состояние на новейшем искусстве: «Да, но мы этого не позволим. Как, вы хотите, чтобы мы могли это допустить, после того, как вложили миллиарды в новейшие картины, и все наши склады в Европе и Америке от них ломятся? Когда мы их распродадим, тогда другое дело, а до этого пусть художники подождут и еще на нас поработают».
Я не хочу сказать, что во всем новейшем искусстве не вижу ничего, кроме спекуляции. Я утверждаю лишь, что наивно принимать за чистую монету все то, что преподносится нам под флагом «передового», «молодого» и даже «будущего» искусства, ибо думаю, что оно не только не завтрашнее, но уже и не сегодняшнее, а вчерашнее. Однако цинизм этой маршановской реплики стоит того, чтобы над ней задуматься. Не многим пламенным проповедникам нового искусства приходит в голову, какие пружины устилают его путь лаврами и кому служат их собственные, верю, что искренние, панегирики.
