Но что такое новое искусство и что новейшее? Едва ли на это может быть дан ответ, не возбуждающий сомнений. Тут — что город, то норов. Берлин решил задачу по-своему, Мюнхен — по-своему. Ни тут, ни там здания, в которых до сих пор размещались коллекции нового искусства, не могли развернуть всего материала, накопившегося за последние десятилетия.
И берлинская Национальная галерея и мюнхенская Новая пинакотека — старые здания, выстроенные в первой половине XIX века. Переполненные до отказа, обе галереи давно уже были вынуждены свертывать то одну, то другую часть картин.
Директор берлинской Национальной галереи Людвиг Юсти, сын знаменитого Карла Юсти, автора книги о Веласкесе, сам человек очень одаренный и чуткий, решил задачу следующим образом: он отобрал из французского отдела галереи десятка два картин, рисующих эволюцию живописи Франции от предшественников импрессионистов, через импрессионизм до наших дней. Из немецких картин он взял только то, что так или иначе связано с этими французскими образцами или прямо ими вдохновлялось. Все это перевезено и размещено в Новой галерее, в бывшем дворце кронпринца.
Здесь прежде всего, конечно, Макс Либерман, представленный так полно, как ни в одном другом музее Германии. Что сказать об этом давнем друге Франции, первом немецком импрессионисте, любимце Берлина, президенте Академии художеств, без которого не открывается ни одной выставки и которого знает каждый уличный мальчишка? Что он большой мастер, давно оцененный, признанный во всей Европе, не исключая Парижа, что многие из его картин, особенно ранних, могут быть украшением любого музея. Но все это давно известно. Именно то, что его всегда признавали, что он не возбуждал ни страстных споров, ни негодования, говорит не в пользу слишком большой высоты его искусства.
Конечно, он неизмеримо ниже не только Маре или Лейбля, но даже Шуха и Трюбнера. Как живописец он не идет с ними ни в какое сравнение, несмотря на чистокровный импрессионизм его живописи. При всей ее размашистости, она суха и лишена темперамента.
