Вот чистокровная французская картина по всему своему духу, по вложенному в нее чувству, по самому отношению к теме. Это прежде всего сказывается в ее живописи сочной, колоритной, это заметно в фактуре изящной, почти фарфоровой.
Чувствуется, что вся картина написана только с одной мыслью — передать этот чарующий тон матовой кожи, отношение черного платья к ковру дивана и белому воротнику, пухлые руки, тонущую в полутени посуду.
В 1869 году бельгиец Альфред Стевенс уже писал своих изящных дам в будуарах у зеркала, в гостиных у камина, которыми мы сейчас так восхищаемся во французских и бельгийских музеях. «Кокотка» Лейбля неизмеримо выше интерьеров Стевенса. У Лейбля это углубленная, а не чисто внешняя передача прекрасной жизни, между тем как женщины Стевенса, при всем очаровании самой живописи, всегда чуть-чуть похожи на модные картинки, а временами на раскрашенные фотографии.
До чего живописна, сочна и широко трактована та женская голова Лейбля, которая до сих пор слывет еще по какому-то недоразумению под кличкой «Герой революции», данной ей много лет спустя после того, как она была написана, хотя позировала художнику цыганская девушка. В ней есть нечто, роднящее ее с ранними вещами Сезанна как по мягкости красочного «теста», так и по сильному холодно-черному цвету.
Очень значительна и третья парижская картина Лейбля — «Старая парижанка», как и первые две, принадлежащая кельнскому музею. Если «Кокотка» говорит о знакомстве художника с творчеством Курбе, «Цыганка» указывает на общность среды и устремлений, давших Уистлера, Стевенса, Сезанна, то «Старая парижанка» вызывает в памяти Шардена. Этот небольшой холст написан с такой же беззаветной любовью и такой же трогательной внимательностью и нежностью ко всему изображаемому, с какой написаны «хозяйки» великого француза. Таких чудесно найденных и сделанных рук, как руки этой сидящей старухи, не много во всей истории новейшей живописи. Изумительно нарисованные, полные характера, они необыкновенно красивы по краскам, переливающимся на сморщенной коже всеми цветами радуги, но в то же время обобщенными единым связующим их тоном. Каждый мазок на этой картине — на голове, руках, платье, табуретке положен уверенной рукой артиста. И все это сделано с неподражаемым изяществом кладки, напоминающим туше пианиста-виртуоза.
